Рассказ-быль Поддельского Павла Павловича.

Моего ПАПЫ. Тогда он был ещё молодым охотником.

Рассказ был опубликован в 1961 году. ПАПА использовал другую фамилию для обозначения себя. Я, Поддельский

Юрий Павлович поставил всё на свои места. И

переработал рассказ. В память его светлого имени.

Портрет моего папы Поддельского Павла Павловича

ЗАБЫТЫЙ ГЛУХАРЬ

 

Павел Павлович Поддельский проснулся от пробиравшего холода и, зябко поёживаясь, приподнялся. От наваленных с вечера толстых чурбаков остались притухшие, подернувшиеся холодным пеплом краюшки Дымовое отверстие смутно обозначилось белесым квадратом. “Значит светает, — решил он, — время вставать”. Откинув слегка заиндевевшую шубу, поднялся, и принялся разводить костер.

На грубо сколоченных нарах спокойно разносился, вторя друг другу, разноголосый храп. Булькающим баритоном отдувался Николай Ногагов, фальцетом посвистывал Самбу Самбуев. “Они спят, им хоть бы что”, — думал Павел, передергивая закоченевшими плечами.

Снова заполыхали, уютно потрескивая дрова, разливая живительное тепло по всей избушке...

— Так, так! Замерз, значит, — усмехался Ногатов, пристраиваясь к огню с накинутой на плечи шубой.

—Разве это холод? Какая ни есть, а избушка — не поддует. А мы-то раньше бывало так, под открытым небом. Чтобы не мерзнуть, натаскивали уйму дров. А чудаки. Никому же не приходило в голову, что из этих же дров, можно было бы срубить избушку. И затрат меньше, а главное — в тепле, все еще усмехаясь, рассуждал Ногатов. Николай Николаевич Ногатов— человек был пожилой, разменявший уже шестой десяток лет, но не утративший еще молодую подвижность, своего охотничьего азарта. Начав когда-то подростком, он неизменно каждую осень выезжал на белковье и не мыслил жизнь без охоты. Самбу тоже, видать, бывалый охотник. Обычно не очень разговорчив, теперь он шумно поддакивал и расплывался в самой участливой улыбке. Только Павел Поддельский был новичок в этом деле и среди них чувствовал себя несмышленым юнцом. Но его тоже объединяло и роднило с ними их общая страсть к охоте, к лесному бродяжничеству, и он внимательно ко всему прислушивался.

— Ну как, молодой охотник, в компанию войдешь али отдельно будешь. — Как-то неожиданно спросил Ногатов.

 

Павел Поддельский растерянно молчал. “Зачем он спрашивает? Может и верно им невыгодно брать меня с собой”—подумал он.

И как показалось Павлу Павловичу, согласился он очень охотно.

И Павел больше не сожалел, что так поступил. 

На охоту он вышел последним. Его Черныш!- шустрый, я подпалинами ни ногах кобель от нетерпении повизгивал и заискивающе юлил. Оказавшись на свободе, он, как ошалелый, заносился вокруг Павла, не зная куда деть свою молодую прыть. Он так же, как и его хозяин - молодой охотник, не совсем еще понимал, что собственно от него требуется. Поддельский Павел Павлович мысленно прикинул, куда должны пойти его товарищи и направился в противоположную сторону. Выпавший за ночь иней густо посеребрил все лесное царство: и жухлую шуршащую под ногами траву, пышные кроны кедров, тускло отсвечивающих сквозь перламутр изморози темно-зеленой хвоёй. Солнце _еще не всходило, и в лесу было сумрачно, но где-то на высоте стывшие мглистой дымкой облака румянились под его лучами. Пронизывающий холодок приято бодрил, грел нахоложенное лицо. Легким уверенным шагом Павел Павлович тянул в гору. Черныш не показывался. Но вот чуткий утренний воздух гулко раскололся с вторящим эхом: Гах-га-ах”.

—Нашел,— мелькнуло у Павла, и он ускорил шаги. Черныш сидел возле толстого дерева и захлебываясь от азарта, беспрерывно гудел. Павел Поддельский с запрокинутой головой топтался вокруг дерева и не мог обнаружить затаившуюся белку: его, не наметанный ещё глаз, плохо различал крохотный сливающийся комочек.

Надо спугнуть, - сообразил он — и наугад выстрелил. Белка соскочила с места и пружинисто запрыгала по кустам, рассыпая ломкий иней в мельчайшую радужную пыль. Павел, спотыкаясь, побежал вслед за нею. Не рассчитав прыжка, она сорвалась и угодила в зубы Чернышу. Но, гибко извернувшись, все же успела вцепиться ему в нос. Черныш от боли взвизгнул и крепко сдавил челюсти: убедившись, что белка не подает больше никаких признаков жизни, бросил и не проявлял уже к ней никакого интереса.

—Ну, конечно, попортил шкурку!—с досадой думал Павел. Рассматривая в руках растерзанную белку. Павел Поддельский знал, что даже незначительные прикусы образовывают на волосяном покрове плешины, а со стороны мездры просвечиваются глянцевые пятнышки. Поэтому собаку приучают не хватать или же привязывают. К вечеру у Павла насчитывалось уже более десятка белок, и довольный своей добычей подходил он к зимовью.

Ногатов Николай Николаевич сидел уже на нарах и обдирал белку. Делал он это, с каким то непостижимым для Павла Поддельского проворством. Ободранные тушки тут же потрошил и складывал аккуратным штабельком.,

Утром, Павел задерживался, вышаривая глазами куда-то подевавшийся топор, с недоумением уставился на Ногатовскую малокалиберку, с приделанным к ложе шомполом. Павел видел, как Николай спешно отвязывал с привязи собаку, конечно, ушел без ружья.

Вечером Павел вспомнил, как это он, дядя Коля, все-таки без ружья-то?.. Оживился и Самбу. Было забавно видеть, как этот зрелый и должно быть зачерствевший в лесу человек мог на этот раз смутиться.

—Больно уж легкая. Не чувствуется как-то,—оправдывался он.—Спохватился, когда надо было стрелять.

—Надо посмотреть коней, но ушли бы,—заметил он, подкидывая в огонь сушняку. Павел оделся и вышел. Сойдя к речке, остановился, прислушался, Где-то недалеко бренчали колокольчиками спущенные кони; неумолчно журчала и захлебывалась скованная льдом речушка. Круглый зеркальный месяц выглядывал из-за вершин деревьев и пестрил лес зеленоватыми бликами. Павел смотрел на нежно-озаренный лес и любовался.

Павел смотрел на нежно-озаренный искрящийся снег, на свою  четко обрисовываемую тень и уносился в иной, неизведанный мир. Вот месяц, для влюбленных, художников, поэтов, романтиков—все лил и лил свой таинственный свет...

В конце октября, отбелковавшись, ехали дальше вглубь тайги, в предгорья большого Хамар-Дабана — излюбленное место соболей. Приметно выбитая тропинка извивалась то по крутым, переплетенным узловатыми корневищами склонам, то спускалась в кочкастые, поросшие мелким кустарником низины. Изредка в небольших прогалинах, утыканных полусгнившим сухостоем, попадались просматривавшиеся как решето, балаганы, сооруженные когда-то для себя более радивыми охотниками. Шедший впереди Павла Поддельского Самбушкин конь споткнулся, а его хозяин, сделав рискованное сальто, ткнулся в снежную ямину. Полы длинной его дохи веером распластались поверх снега; торчмя виднелись ножницеобразно двигающиеся ноги. Конечно, без посторонней помощи Самбу было не обойтись... Когда Самбу помогли выбраться, тот почему-то осердившись,  подошел к коню и пнул его. “Причем же здесь конь” - подумал Поддельский Павел. Ему стало жаль эту животину.

Только на другой день к вечеру, перейдя вброд реку Темник, добрались до назначенного места.

— Ну, вот и Хандажайгы— проговорил Николай Николаевич Ногатов, слезая с коня.

На берегу Темника приютился небольшой односкатный балаган, пристроенный к двум развилистым березкам. Окрестности дикой безмолвной тайги сразу же огласились собачьим лаем, бренканьем колокольчиков. Павла, оказавшегося здесь впервые, поразили громады белых обрывистых гор с остроконечными вершинами, с их грозным, неприступным видом. Здесь от каменистой поймы бурливого Темника до подножья гольцов простирался зеленый массив, поросший хвойным лесом, в котором и предстояло вести охоту. Шумел и говорливо плескался окаймлённый хрустальными заберегами все ещё непокоренный стужей Темник; весело гудел огонь, облизывая космами пламени закопченные ведра с закипавшей водой; суетились люди, устраиваясь на долгодневное житье.

—Водки-то взял?—спросил Ногатов, выжидающе глядя на Поддельского.

—Н-нет,—отрицательно мотнул головой Павел. —Я же не пью её.

—А надо бы взять... Духам кропить и брызгать. “-…Чем будешь подчевать!”—с каким-то злорадством констатировал Ногатов.

—Ничего. Бог, наверное, не обидится. Если не подать идолам и духам сто граммов...

Истинный Бог ни в чём не нуждается. Сам даёт всё нужное людям. И не имеет ни в чём нужды. Он не побирается.

Бог, наверное потому и давал много соболей моему папе, что он не был идолопоклонником и не занимался оккультными обрядами. И дар успешного меткого охотника дал папе Бог. Бог наперёд знал и о детях будущих. Бог предизбрал нас. Избавил папу от желания кропить духам леса. Избавил от идолопоклонства.

Ногатов от удивления приоткрыл рот и посмотрел на Павла как на безнадежного человека, которому можно даже и не охотиться, а лучше сразу же ехать домой. “Потому что, так или иначе, он все равно ничего не добудет”.

По иному относились они, Ногатов Николай и Самбуев Самбу, к обрядам. Всякий раз, переезжая на новые места, просили у “хозяина” тайги удачи— таков старинный обычай. Кому-кому, а им-то известно, что значит выслеживать соболя. Ни раз, случалось, гоняться за зверьком по двое —трое суток, ночевать на снегу, но так и не добудешь его. Большой сноровки, исключительного терпения, непоколебимой уверенности, требует труд охотника.

Едва занималась заря, белесо-желтой полоской окрасившая небосклон, охотники обсуждали уже кому куда идти. Павлу, не знавшему здешних мест, Николай и Самбу предлагали отправиться на ближайшие Сужурские увалы.

Теперь Павел шел туда, взбираясь, все выше и выше по крутому склону. Заметно чаще стали попадаться соболиные следы. Поддельский Павел запускал под след ногу и выковыривал смерзшиеся куски снега—признак давнишности. Только под вечер, когда Павел уже и почти не надеялся найти свежий след, впереди бежавший Черныш забеспокоился. Он то отбегал, то вновь возвращался к тому же месту. “Черныш распутывает свежий след, радостно ёкнуло у Павла, когда обнаружил рыхлые вмятины соболиных набродов. Глубоко втягивая воздух и отфыркиваясь, Черныш уверенным размашистым нарыском потянул по следу. И скрылся с глаз. Павел все бежал и бежал вслед. Иногда останавливался и прислушивался—и непонятно: то ли сердце стучит, то ли где-то далеко лает собака. Но нет, Павел уже явственно различал доносившийся до него лай. С сильно бьющимся сердцем, наконец, подоспел к месту и увидел невысоко “впол-дереве” примостившегося вертоголового соболя, который так и ладился удрать. “Убежит”,—подумал Павел Павлович и почти не целясь, выстрелил. Темным пушистым комом соболь свалился вниз, к подскочившей собаке. -Нет!—Нельзя-а! — крикнул Павел.

Выронив соболя, Черныш захвостил и забавно зазыркал на хозяина понимающим взглядом, как бы говоря: “Ничего, хозяин, теперь он не убежит!” Павел торжественно подвесил к поясу соболя, схватил на руки Черныша и закружился. Затем снял сидор и решительно вытряхнул все содержимое, припасенное себе на закуску: “Ешь, Черныш, ты заслужил!” Радостный и довольный явился Павел и долго потом рассказал, как это он добыл соболя. Самбу тоже поймал.

Бог дал, а не духи леса, которым кропили и брызгали. А истинный Бог не нуждается в их суеверных суетных обрядах.

Поскольку Черныш старался на славу, то вскоре у Павла от дефицитных продуктов
ничего не осталось. Он старался вознаградить Черныша по заслугам, давая при всяком случае лакомые кусочки.

Как-то придя с охоты, Павел обнаружил, что

не из чего изготовить суп; он вспомнил, что у Самбу есть глухарь,  которого он всюду возил. И до сего времени не употребил в свое “меню”.       

—Слушай,— обратился Павел Павлович к Самбуеву Самбу Самбуевичу. И кратко объяснил свое затруднительное положение. —Может, продашь глухаря-то?   

Самбу, варивший себе ужин, посочувствовал Павлу, но глухаря все же не продал. —Нет, парень, нет,—заверил он,—это домой.    

Павел разочарованно выслушал Самбу.   

Охота подходила к концу, и случилось так, что в этот - последний день той охоты, Павел принес сразу четырех соболей. Чем несказанно удивил своих бывалых партнеров. По-видимому, такое обстоятельство несколько озадачило их и даже заставило усомниться насчет жертв духам. Вот, духам он не капает. Как-то вызывающе обратился Ногатов к Самбу,—“а все же ловит, ловит больше нас”. Самбу, видать, тоже решал что-то свое и смотрел каким-то отсутствующим взглядом. У Павла было радостно на душе. Ему действительно везло, но везло неслучайно и не по “фарту”, как это склонны были расценивать они. Он много ходил, следовательно, больше было возможности пересечь след.

Не надо брызгать идолам и надо побольше ходить, уповая на истинного Бога.

Что надо больше ходить, а не брызгать духам. Подобное сказал Павел и тут же сконфузился от сознания того, что сказал: “0н, совсем молодой, вздумал еще их опытных учить ...!”

—Ну, кажется, все,—Николай Ногатов еще раз придирчиво осмотрелся кругом: не забыли ли чего. Прибрежный лед с треском обламывался, кони шарахались, но шли охотно: им уже надоело выбирать из-под снега скудный, обветшалый корм, и они рвались к дому. Павел, не имевший лошади, пошел вверх по Темнику выискивать для себя более удобный переход. Подъехав к “Шары-Ун дуру”, они увидели незнакомого охотника с подвешенными через плечо белками и притороченным к седлу глухарем. Только теперь, задержав свой взгляд на глухаре, Самбу вспомнил про своего. С досады он даже сплюнул: “Слушай-ка, глухаря-то... забыли”.

—Как же так?—сочувственно отозвался Ногатов, глядя на его расстроенное лицо.

—Как, как! Положил на балаган, а после снегом...

—Н-да... Теперь, конечно, ворачиваться не станешь, - заметил Николай, задумчиво покачивая головой в такт шагающей лошади,

—Однако есть выход,—загадочно улыбнулся он.—Этот Павел Поддельский, кажется у тебя хотел купить. Вот и скажи ему: раз он просил,—значит, ты уступил.

—Но... это же нехорошо. Я так и сказал ему, —домой повезу.

—Эка, ты какой!—не унимался Николай Ногатов.—Скажи, что передумал.

 

На спуске перевала Павел их нагнал. Здесь же, неподалеку, подвернулась охотничья избушка. Решили наспех сварить чаю. Отхлебывая маленькими глотками крутозаваренный чай, Николай Ногатов как-то вкратчиво спросил:

—Ты, паря, глухаря-то положил аль как?

—Какого глухаря?—не понял Павел Поддельский.

—Ну, того самого, которого покупал.

Но сообразив, наконец, в чем дело, Павел рассмеялся:

—Забыли, что ли?

—Разве глухарь-то не твой? —притворно обиженным прикинулся Богатов.

—Если бы он был мой: я бы его съел.

—Теперь ты так скажешь, —сокрушенно качал головой Ногатов, давая этим понять, какой все-таки он, Поддельский, человек. Самбуев всю дорогу был молчаливым. Он никак не хотел мириться, что так удачно добытый глухарь пропадает так, без всякой пользы. Павел изредка поглядывал на Самбу и удерживался от смеха. Он весело решил, что деньги за некупленного глухаря он все же ему уплатит. И уплатил.

 

И в этом выражается натура моего папы, многое из его характера – Поддельского Павла Павловича. Он легко шёл навстречу другим. Он жил широко. Был благородным. Имена и фамилии Николая Ногатова и Самбу Самбуева являются изменёнными от имён и фамилий настоящих персонажей. В оригинале рассказа папа брал псевдоним. Рассказ папы был опубликован в 1961 году, через несколько лет после той охоты. Тогда ещё в 1961 году он не был женат на моей маме. И ещё не родились мои старшие братья. С уважением Юрий Павлович Поддельский. 17 июля 2005 года.

Электронная почта может проверяться (по техническим причинам) раз в месяц. Даст Бог и у нас будет электронная почта по месту жительства. А сейчас приходится ездить в город.

Отзывы, замечания, советы, приглашения к сотрудничеству, деловые предложения прошу присылать на адрес:

Пишите: blagoslovi7@yandex.ru

 сайт: www.blagoslovi7.narod.ru

 

 

 

 

Hosted by uCoz